В Ижевске вышел сборник рассказов фельдшера Егора Обухова, который называется «Под вой сирены скорой помощи». Об этом рассказали в программе «Вести. Утро» на республиканском телеканале.

В республике впервые появилось такое издание, в нем 27 историй о том, как работает скорая, как ведут себя те, кто ее вызывает, над чем бригады смеются и над чем плачут. Автор книги выезжает на спасение заболевших более восьми лет, до этого он трудился на подстанции санитаром. Коллеги писателя зачитываются книгой и удивляются тому, как доступно написана книга, как фельдшер помнит всех своих пациентов. Медики отмечают, что значит он сопереживал каждому больному.

Приходит значит дед, с прямыми седыми волосами до плеч и веревочкой на голове.

Он прямо как из сказки вышел - веревочкой же опоясан, в хромовых сапогах - открыв дверь кабинета, добродушно спрашивает: "Глазной?" Услышав утвердительный ответ заходит и протягивает мне тоненькую иголочку для шитья со словами "на вот, помоги мусор из глаза выцарапать".

Надо заметить это было примерно в 7:30 после достаточно беспокойного дежурства, и поэтому я не удивился, а все изложенное ниже сделал на автомате, но в качестве компенсации удивляюсь каждый раз, когда вспоминаю.
ЗАИНТРИГОВАЛ? Любопытно, что там было?

А было следующее: дедушка встал пораньше и сразу за болгарку, что-то в глаз попало - ну не в первой. Закапал лидокаин, взял иголочку и давай окалину извлекать.

Не получалось никак - он её видит, а вынуть не удается, вот и пошел к глазному. На щелевой лампе я увидел характерное инородное тело без изменения окружающей ткани роговицы (признак того, что с момента травмы прошло мало времени) и штук десять раневых каналов.

Капнул флюоресцеин - определил наружную фильтрацию - то есть те дырочки, что дедуля себе иголкой сделал, пытаясь вынуть окалину - сквозные.

Уколол под конъюнктиву гентамицин с мезатоном, положил в отделение и назначил капельницы с антибиотиком два раза в сутки. И, конечно же мазь - флоксал. До сих пор в ней ценю не столько офлоксацин, сколько то, что она жирная и может хорошо заклеить рану.

Следующее дежурство у меня было дней через пять - дедуля беззлобно сетовал, что у него работы не початый край, а его совершенно здорового тут держат.

Передняя камера у него была чистейшая, раневые каналы герметизировались и виднелись трассирующими полосками в оптической зоне, но деда не беспокоили. Видел дед, как и при поступлении 0,3 - судя по состоянию макулярной зоны и хрусталика, в связи с возрастными изменениями последнего.

От операции по удалению катаракты он добродушно отказался со словами "да штруть его на право" (Я решил, что это заклинание, направленное на поддержание местного иммунитета, вроде коэффициента Голдмара-Уитмара, но коллега с прошлой работы говорит, что это производное то-ли английского, то-ли немецкого слова).

Поражают меня две вещи в этой истории. Во-первых: ни капельки не помутнела роговица, но тут может эффективность лечения, может и "штруть".

Во-вторых: дедуля отродясь так себе мусор из глаза выцарапывал (с его слов), а таких трассирующих следов я больше не увидел (оба глаза облазил и с большим и с малым увеличением).

Кто знает суть вопроса, тот понимает, что бесследно они не исчезнут никак.

Главное: НИКОГДА ТАК НЕ ДЕЛАЙТЕ, если не знаете, как крутить штруть на право. Если знаете, то тоже не делайте.

Мои ВКонтакте и Телеграм, подписывайтесь, читайте, комментируйте, задавайте вопросы. Обращайтесь за консультацией и записывайтесь на прием.

Я предупредил, если что)

Дело было лет наверное семь назад. Оперировал я мальчика по поводу косоглазия.

Ремиссия опухоли четвертого желудочка головного мозга и как следствие паралитическое косоглазие, связанное с нарушением действия 6-го черепно-мозгового нерва.

Косоглазие было с двух сторон и оперировал я сначала один глаз, потом другой. С первым глазом все было штатно, но папа мальчика запомнился всему отделению. Пожилой сутулый дядечка сначала поругался с соседом по палате, потом что-то разлил в коридоре, и еще что-то случилось.

Когда они поступили для лечения второго глаза, их соседями по палате стали мальчик с опухолью бедренной кости и его очень интеллигентная мама.

Примерно через час эта женщина стала просить поселить её вместе с сыном где угодно, только не в этой палате.

Пообщавшись с ней, я узнал, что папа моего пациента принес баночку с бульончиком и пролил на её вещи, когда кушал (в больнице кормят, причем очень хорошо) и еще там что-то очень страшное про йогурт было - то ли ел как-то не так, толи тоже разлил - не помню уже.

В общем соседку я успокоил, но на утро вопрос актуализировался. На следующий день мы со старшей сестрой отделения пошли в приемное - выбирать моему пациенту новых соседей.

Пропустив пару очевидно не подходящих кандидатов, мы увидели идеальный вариант: цыганская семья - толстый бородатый отец, который по всем законам природы давал понять окружающим, что эта территория теперь его и огромнейшая женщина в черной до пола сорочке, из которой можно было бы сделать паруса для пиратского фрегата, держащая на руке маленького голубоглазого ребеночка.

Косоглазие я прооперировал на второй день и, в принципе можно было ехать домой, но задача, поставленная передо мной государством в рамках квоты ВМП требовала нахождения пациента в стационаре еще сутки.

Я предлагал коллегам поспорить на обед в столовой, что новые соседи точно также попросят их расселить. Трое коллег, видя такое могучее воинство, опрометчиво согласились на эти условия. Надо сказать, что обеды для сотрудников были просто отменные.

Согласно распорядку, с ребёнком может находиться только один родитель и армия вторжения уменьшилась вдвое - огромный бородатый мужчина покинул палату, лишив свою сторону ароматического превосходства.

Выписка моего пациента планировалась только на следующий день, а в день заключения спора смотрел глаза детям из дневного стационара, проводил маленькие манипуляции, но и конечно периодически приходил в отделение разруливать конфликты отца ребёнка, избавленного от косоглазия с медсестрами - он постирал свои штаны и хотел повесить их в коридоре, вопреки всем правилам противодействия внутрибольничной инфекции.

Потом он хотел зайти в перевязочную, чтобы прополоскать там свою вставную челюсть, а ближе к вечеру разбил банку маринованных огурчиков (вопрос как он их пронёс уже ни у кого не возникал), но пока санитарка и сестры убирали последствия аварии, он обещал написать заявление в полицию за кражу его огурцов и даже демонстрировал чек из магазина, как неопровержимое доказательство правообладания маринованными огурцами.

Его же соседка не жаловалась, честно сказать про неё уже никто и не вспомнил, а я уже подсчитывал убытки из-за своей опрометчивости в заключении споров.

Наступил долгожданный день выписки, весь персонал отделения от заведующего до санитарки интересовался у меня всё ли в порядке с моим пациентом и точно ли он может ехать домой.

Утренний обход врачей проходил от палаты к палате и, когда мы вошли, большая цыганская женщина пустила слезу и пожаловалась, что отец моего пациента всю ночь её домогался. Весь коллектив медсестёр решительно встал на защиту чести дамы, но я усомнился в правдивости обвинения, потому что отец моего пациента явно не выглядел страстным воздыхателем, и вскоре общественное мнение склонилось к тому, что женщина хотела избавиться от неприятного соседа при помощи клеветы.

Но, главное - она, плача, произнесла заветную фразу: "переведите меня куда угодно, я больше этого не выдержу. ".

В завершение этой истории, могу сказать, что в хлипком теле может жить могучее сердце и наш "победитель", запомнившийся всему отделению, покидая больницу, поругался с охранником, даже не зная, сколько прекрасных обедов в столовой выиграл его лечащий врач.

Мои ВКонтакте и Телеграм, подписывайтесь, там я регулярно публикую различные медицинские истории из практики и многое другое

Подписчица спрашивает: «Сейчас оспы в мире нет, но в двух лабораториях — в России и в США — этот вирус хранится. Два вопроса: что будет, если вдруг этот вирус выйдет, например, в Москву? И почему эти вирусы не собираются уничтожать?»

Ездили медицинской бригадой на хорнаду — выездной приём пациентов в деревню Санта Хулия. От нашей клиники это примерно 10-12 километров, точно никто не измерял.
Чтобы проехать это расстояние, нужно заплатит 500 кордоб (это примерно 1300 рублей) дону Чеме — владельцу одной из двух на всю нашу деревню машин. Нас дон Чема везёт в Санта Хулию бесплатно, как волонтёр. Знает, что мы там очень нужны, потому что большинство жителей не могут заплатить ему за машину и ходят в клинику пешком. Или вообще никуда не ходят, болеют сами, в одиночестве.
С без десяти семь утра почти пятьдесят минут сидели на коробках с лекарствами посреди дороги — ждали дона Чему, который должен был забрать нас в семь ровно. Здесь не особо следят за временем — мы уже привыкли, опоздания тут норма. Приехал, наконец, и хорошо.

Первых пациентов встретили уже на дороге — мотоцикл с мужчиной, женщиной и ребёнком остановил нас. Мужчина спросил, работает ли клиника сегодня — сынишке нехорошо стало ночью, поднялась температура и тошнит, вот и едут на приём. Развернул мотоцикл и повёз семью следом за нашей машиной, в Санта Хулию.
Врачи разместились принимать под навесом у самого богатого дома в деревне. Его хозяева — владельцы магазина с чипсами, газировкой, рыбой и платанами. Здание магазина кирпичное, с решётками и замком, а под навесом отгорожено палками и чёрным полиэтиленом место, где спит вся семья. Здесь же под навесом хранят посуду, чистят рыбу, готовят на огне, обедают, стирают вещи и купают детей.

Пациенты шли один за другим. Шли с привычными уже соплями, лихорадками, температурами и диареями. Двое оказались с менее привычными: зубной болью и психическим заболеванием. Только до обеда, за первые пять часов приёма терапевт Мария приняла 22 взрослых пациента, а педиатр Маргарита приняла 16 детей.
Между очередью пациентов сновали женщины семейства — хлопотали над обедом. Тушили фасоль, жарили рыбу и тортильи, помешивали дрова в очаге старым хвостом игуаны. Обедом нас накормили тут же, под навесом, среди медикаментов. Было неловко видеть, что наш обед сильно лучше: и рыба, и фасоль, и рис, и овощи. Детям и взрослым семьи дали только рис и половинку жареной рыбины каждому. Овощи здесь — роскошь и дефицит.

После обеда приняли ещё несколько пациентов. Трепали и гладили зелёного попугая Лолу, которая периодически прилетает погостить во дворе и утащить пару фасолин из чьей-нибудь миски, оставленной на минуту без присмотра. Снова ждали дона Чему, который нисколечко не смутился своему, уже второму за этот день опозданию. На обратной дороге остановились у одного из домов, приняли ещё одну пациентку с тяжёлым приступом. Вернулись в клинику уже по сумеркам, к скучавшей кошке и светлячкам, рассыпавшимся под пальмами.

Источник факта ЗДЕСЬ

Я не поступила в университет, и моя мама устроила меня санитаркой в операционную.

Это был мой первый или второй день работы в больнице. Итак, сверкающая чистотой операционная, на каталке привозят мужика, готовят удалять геморрой. Меня подзывают и дают в руки бинт.

- Новенькая?! Перевяжи больному мошонку!

Я подхожу, поднимаю простынь (а живого голого мужчину я вижу первый раз в жизни): "Мамочки мои, у мужчины там столько всего! Чего перевязывать-то?!"

К ужасу своему понимаю, что не знаю, что именно называется – мошонка. И здесь правильнее всего было - не позориться, а просто спросить хирурга, но я не ищу легких путей. Полагая себя очень взрослой, я не хотела показать свое незнание столь интимной сферы. Думаю: мошонка – это центр этой длинной штуки. Локоть – это же центр руки, ну вот. А мошонка – это центр пениса. Не понятно, конечно, на фига её перевязывать, но врачу виднее. Наверное, чтоб отеков не было. Да, именно. На ноги одевают компрессионное белье, а член перевязывают – все логично.

И я перевязала. Бинт, зараза, сначала соскальзывал и не держался на хозяйстве. Тогда я старательно затянула со всей силы, на которую была способна. Еще и красивый бантик сверху завязала.

Благо, больной уже был в наркозе - иначе подпрыгнул от дикой боли. Я была довольна собой: как лихо я справилась с поручением! Но тут пенис больного начал стремительно краснеть, а потом чернеть буквально на глазах. Я испугалась. Что-то явно идет не так! Пробую развязать этот чертов бантик – но куда там! Он тотально затянут на пенисе.

Тут в операционную зашли хирурги:

- Чего ты возишься! Давай скорее!

Увидев член с бантиком, они сначала лежали на полу от смеха, а потом орали таким благим матом – стены краснели. По итогу все закончилось почти хорошо: бинт (с трудом) разрезали, член освободили, операцию провели. А меня стали звать «девочка с бантиком». И звали так до последнего дня работы.

Эта история, кстати, до сих пор по больнице ходит. Как байка. Врачи – люди циничные.... Но я-то пережила. А вот, представь, тот мужик… Отходит он от наркоза и думает: ладно, ноет задница, все-таки геморрой вырезали, но почему писюн болит и весь натертый? Загадка…..

PS Если спросите: а зачем вообще потребовалось мошонку перевязывать?,

объясняю: геморрой удаляют на гинекологическом кресле – и при этом мужские половые органы свешиваются и мешают хирургам. Чтобы этого не было – из бинта делается что-то наподобие мешочка, куда аккуратно и бережно (ключевые слова!) помещается мошонка, отводится в сторону и фиксируется, ни в коей мере не травмируя больного. Но этого я тогда не знала, да и знать не могла – это был мой первый день – а объяснять мне никто не стал. Команду – «Перевязать!» – я поняла буквально, что-то нужно что-то обвязать и затянуть. Но на самом деле врачи имели ввиду именно бережно отвести «хозяйство» в сторону.

Именно это и должен делать младший медицинский персонал.

Откуда берутся раковые опухоли? Сколько есть теорий канцерогенеза? Что может спровоцировать развитие раковых клеток? Могут ли гормоны стимулировать рост опухоли? Как снизить вероятность возникновения рака? Об этом и многом другом в мини-лекции по онкологии рассказывает Вадим Покровский, доктор медицинских наук, профессор, заведующий лабораторией биохимических основ фармакологических и опухолевых моделей ФГБУ «НМИЦ онкологии им. Н. Б. Блохина» Минздрава России, заведующий кафедрой биохимии Российского университета Дружбы народов.

Воскресенье. Время 1:20. Звонок от СМП: везём женщину в тяжёлом состоянии. Жаловалась на боли в животе. Давление низкое.
Ситуация не обычная, да и не из ряда вон (как же я ошибался). Залетает СМП в приемный покой с женщиной на вид около 30 лет и массой тела далеко за 150кг. Сознания нет. Признаки кровотечения. На животе определяются постлапароскопические швы. В операционную.
Срединная лапаротомия. Вся брюшная полость в еде, крови и слизи (картошка фри и пахла также). Промывка брюшной полости. В это время присоединяется второй хирург.
В две руки ищем причину кровотечения и находим... Желудок, точнее, то что должно быть желудком. Части желудка нет, сам желудок как Франкенштейн - весь в швах и вообще не ясно где у него что. И зияющая рана желудка. Разошлись швы и + прорвалась стенка желудках из-за перерастяжения (так предположили по наличию обилия пищевых остатков в брюшной полости).
Лигатуры на сосуды. А дальше что делать я вообще не знаю. Пытались собрать желудок, но ткани слишком тонкие и рвутся.
Делать нечего. Звоним заведующему отделения. Примчался он очень быстро.
Долго решали что делать и решили - гастроэктомию (как при онкологических операциях) с сохранением пассажа по дпк.
10 часов работы в брюшной полости с формированием резервуара из тонкой кишки.
Все сшили. Последний стяжок на коже живота. И перевод в реанимацию.
Смена закончилась и я ушел домой.
А вот пациентка, через 4 часа после операции снова ухудшилась. Упало давление. По дренажам геморрагическое отделяемое. Признаки внутреннего кровотечения.
Релапаротомия. Поиск кровотечения. 4 гемакона + плазма + растворы. Нашли аж 4 кровоточащих сосуда, которых во время операции даже не трогали. Значительная кровопотеря. Зашили крупные сосуды и ушили поменьше.
2 недели в реанимации. Пришла в себя. Ещё 3 недели в отделении. Выписана на своих двоих. Даны рекомендации о дальнейшей наблюдении и жизни.
Пациентка прилетела из Европы, где делала бариатрическую операцию. На 3 сутки выписалась поела в Макдональдсе хорошенько (ей рекомендации давали по диете и сказали можно есть Фаст фуд, но немного. В ее понимании немного для нас с вами жесть) и полетела домой. По прилёту себя не хорошо чувствовала, а через пару часов вообще очень плохо и вызвала скорую помощь. Выписки с той клиники не было. И такое ощущение, что делали кустарно и явно не в Европе.
К сожалению, о дальнейшей судьбе ее не известно.